СНОВА ОПЕРНОЕ:
Тут в френленте всплыл опять древнейший "боян", про то, что Татьяна из оперы ЕО в костюмерной потеряла малиновый берет и надела зелёный, а Онегин спел: "Кто там в зелёновом берете?" - А князь, изумившись такой находчивостью, спел нечаянно: "СЕСТРА моя" - на что филологически дотошный Онегин спросил: "Так ты СЕСТРАТ?" - и т.д.
И я подумала - забавная старая хохма, конечно, но насколько действительно происходящее на сцене всегда смешнее "боянов":
читать дальше
Как-то, именно в этом легендарном речитативе оперы, после вопроса про "кто там в малиновом берете?" , прекрасный бас, князь Гремин, спел свою реплику:
"Ага! давно ж ты не был в свете?"
Получилось в рифму - и он счел, что уже молодец, и продолжение петь не стал.
Онегин же, чувствуя, что оркестр уходит вперед, а коллега молчит, пропел за него, изменив чуть-чуть грамматическое лицо и сократив длительности:
"Позволь-КА ЕЙ представлюСЬ Я"...
Гремину ничего не оставалось, как продолжить:
"Да кто ж она?"( зашибло)
А Онегин: (ка бы - опомнись, "нас окружают") спел назидательно и выразительно:
"Жена ТВОЯ!"
Гремина это открытие ошеломило. Он обмер и спел Онегинскую реплику в недоумевающую малую секунду:
"Так Я женат? Не знал я ране..."
(о, ранний эклер! Гремину было лет 35, как говорит Лотман)
Онегин: (подсказывая, как на сеансе у психотерапевта)
"Давно ли?"
Гремин: (припоминая):
"Около двух лет!!!!"
Онегин: (проверяя его память)
"На ком?"
Гремин: (наобум)
"На Лариной?"
Онегин: (закрепляя эффект ):
"Татьяне!!!!"
Гремин: (страшно удивленный проницательностью доктора)
"Ты ей знаком?!!!"
Онегин: (ну , слава Богу, все позади)
"Я им сосед!!!!"
Тут всё вернулось на круги своя, и Гремин пошел петь вожделенную залом арию в Ges-dur-е: "Любви все возрасты покорны"
(Дескать, и маразматики тоже).
В зале никто ничего не заметил.
Заметили сами бас с баритоном, помреж, следящий по нотам, окружающие генералы и Татьяна.
Да я.
Арию Гремин спел странно. Пытался отвлечься от клокочущей смеси смеха, испуга и облегчения - "пережал" страшно, но некоторые любят, когда так.
Онегин все время отворачивался , - как бы пораженный глубиной чувств князя, и утирал украдкой глаза - это очень даже мило было.
Татьяна мелко вздрагивала в своем кресле и пряталась за веер,
хор стоял, нарочито мрачен и суров, чтоб не прорвалась всесметающая "бугага".
Нас с помрежем никто не видел - поэтому мы катались в родовых муках.
Публика была в восторге.